– А если я и Илью уже того? Ему же надо сказать? Как ты думаешь?
– Сложный вопрос. По правде сказать, риск мизерный. Я бы не говорила.
– Нечестно же.
– Честно-не честно, а тебе надо думать о себе и детях. Что ты скажешь Илье? Я переспала с одним дебилом, а он болен ВИЧ, и теперь я не знаю, заразилась ли от него, и возможно даже заразила тебя? Ну и? А потом выяснится, что ничего нет. Ложечки найдутся, а осадок‑то останется.
– А если он опять захочет секса со мной? Илья. Что же мне делать? Говорить, что голова болит?
– Умеешь ты влипать во всякое говнище! Тут так за минуту и не решишь.
– Спасибо тебе, Катя. Ты меня так поддерживаешь.
– Да не за что, мы же друзья. Помнишь, я пару лет назад ездила на конференцию по ВИЧ, у нас там даже микро-тренинг был. Мы играли в инфицированных. Меня не запугаешь.
– Неужели совсем не страшно?
– Мне вообще жить страшно, если честно. Когда столько всего знаешь про наши организмы и здоровье. Но сейчас я гораздо больше боюсь туберкулеза. У нас эпидемия в Москве. Но все будет хорошо, все к лучшему в этом лучшем из миров.
– А если у меня будет положительный результат в анализе, куда эта информация будет отправляться?
– Никуда. Нина, ничего никуда не будет отправляться. Возможно, тебе не отправят анализ на почту, а попросят забрать из лаборатории лично. Медперсонал не имеет права разглашать это, я же говорила уже. Ты забираешь результат. Тебе рекомендуют проконсультироваться в СПИД центре. И все. Все остальные твои действия остаются на твоей совести. Никто никуда не сообщает. Это медицинская тайна. Но еще раз скажу, для начала тебе надо успокоиться. От нервов волосы выпадают. На фига тебе сейчас еще и алопеция?
И уже в дверях Катя крепко обняла Нину:
– Ты из всего выберешься, ты сильная. Ты сможешь.
На следующий день Нина сдала анализ. Результат пришел по почте. Отрицательный. Но внутри у Нины жил кот Шредингера. ВИЧ Шредингера: либо он есть, либо его нет. Неизвестность, которую сейчас невозможно проверить. Нина думала, что еще день, и она точно сойдет с ума от этой изнуряющей неизвестности.
Но были у всего этого неожиданные плюсы. Перед лицом неизвестности, и особенно перед одним вариантом развития событий с котом Шредингера, перед всеми этими нависшими изменениями, многие беспокойства и переживания казались такой ерундой, что даже и думать не надо о них.
Нет денег на новое пальто и сервиз тот тоже уже не получится купить? – Какая хрень! У дочки несколько двоек в четверти – фух ерунда. Мясной магазин любимый закрылся – так мясо вообще вредно есть. Пыль на плинтусах – это вообще ничто. И даже то, что скрученные рулетиками вещи в шкафу превратились в кашу из тряпья – совсем никак не трогает. Богдан не выговаривает половину букв и кефир для него по-прежнему «сипи» – вообще не проблема, научится, когда будет готов. Выйти на улицу или до магазина ненакрашенной – да пожалуйста! Хотя раньше это было просто невозможно. Все-таки наше сознание – удивительный инструмент, автоматически отсортировывает менее значимые кошмары. И наоборот, раздувает кошмары из ерунды, если нет ничего серьезного, над чем закошмариться.
Нина маялась мыслью про возможный ВИЧ и не обращала внимания на то, что жизнь текла дальше.
Алина совсем исхудала. Нина упустила это из-за своих переживаний. Алина надевала цветные колготки и короткие юбки, тонкие ноги тянулись от кромки мини до меховых тимберлендов. Самое широкое место на ноге обозначалось в районе коленки. Алина была довольна. Но из школы звонила классная руководительница, обеспокоенная болезненным видом дочери. Алина от всего отмахивалась, говорила, что наконец‑то стала выглядеть так, как и мечтала. Нина пыталась влезть в ее компьютер, пока Алина была в школе, но там стоял пароль. Хотела зайти на страницу в ВКонтакте, но дочь сделала закрытый аккаунт. Порылась в столе Алины, нашла много рисунков с лицами, на которых были большие грустные глаза. И просто рисунков глаз, плачущих глаз, плачущих кровью глаз. Но что больше всего напугало Нину: она нашла несколько скомканных салфеток, испачканных в крови. Засохшей бордовой крови. А это могло означать только одно: Алина возобновила наносить себе порезы.
Иногда бывает такое ощущение, что мир вдруг объявил тебе войну. И бросает огромные снаряды в твою сторону. Снаряды падают, взрываются и оставляют рытвины в земле. И вот, когда совсем близко бомбанул снаряд, ты, оглушенный, прыгаешь в образовавшуюся от него воронку, потому что думаешь, что два раза в одну воронку снаряд не попадает. Сидишь и вдруг видишь, что прямо на тебя летит второй снаряд вопреки всем здравым смыслам. И вопреки справедливости, которую мир давно презрел.
Нина как раз сидела в воронке, смотрела на летящий на нее новый снаряд и понимала, что пора выбираться. Что на страдание уже не осталось ни места, ни времени. Обычно в похожих ситуациях, когда она была одна, маленькая женщина, даже девочка, незащищенная от несправедливого мира, она сидела, сжимаясь, и ощущала свою слабость перед злом. Такая прекрасная, такая хорошенькая перед злом-злищем, таким неправильным напротив нее – правильной. Она отчаянно ждала, чтобы кто‑то это заметил. Кто‑то большой и сильный. Ведь должен же быть такой рядом. Отец, возлюбленный, благородный рыцарь, учитель, муж, Бог? Какой‑то сильный, бравый и смелый мужчина придет и спасет ее. Поцелует ее хрустальные губы, и она проснется. Убьет паука или Кощея, освободит ее из апокалиптического сюжета и перенесет в сюжет другой, наполненный счастьем.
Чем больше был стресс, тем самозабвенней она ждала спасителя. Нина цепенела, окукливалась и ждала. Потому что знала, что спасение должно, просто обязано произойти только таким способом.
Были ли причиной этому детские сказки или что‑то еще, но за все время ни разу не дождалась она спасителя. Отец ее был слишком мягок, слишком либерален и слишком занят на работе. И, как стало недавно понятно, не только на работе. Мальчики не тянули. Нина назначала спасителями своих случайных любовников и каждого из мужей. Мужья влюблялись в Нину, содержали ее, но не спасали. Нина же продолжала ждать.
И вот сейчас, находясь в воронке и глядя на летящий повторно на нее снаряд, Нина начинала догадываться, что никто ее не спасет. Что нет никого для нее сильнее, взрослее, мужественнее и могущественней, чем она сама. За нее больше никто никогда не вступится как в детстве, потому что детство прошло. Оно закончилось, даже если Нина не успела вырасти. Ее сладкая фантазия про рыцаря спасителя никогда не осуществится, только если она сама не станет этим рыцарем.
Она всю жизнь разглаживала оборки на своем розовом платье в рюшах, а надо было учиться сражаться на копьях. Но как? Где научиться бороться? Может быть, есть специальные курсы? Нина сразу вспомнила про гуруджи Ильи. Ведь муж тоже занимался этим – пытался спасти себя. Вроде бы получалось. Илья был позитивен, странен, его все меньше держала семья, но, возможно, он нашел свой способ спасения. И Нина решила с ним поговорить как начинающий спаситель с опытным спасителем.
ИЛЬЯ И СПОСОБЫ СПАСЕНИЯ
Илья после ретрита был бодр, загорел (в ноябре в Москве загар особенно бросается в глаза), он сразу же погрузился в кучу своих новых проектов. Занялся собой. Он купил себе новый крем для лица и специальную сыворотку, которую нужно капать на лицо из пипетки, чтобы кожа ночью обновлялась. Натуральная косметика для настоящих брутальных мужиков. Нина тоже капала себе эту сыворотку на лицо на ночь тайком. К зиме у Ильи появилось много работы, много переговоров, проектов, которые нередко отваливались. Илья был очень деятельный человек. Он постоянно чем‑то занимался, увлекался. Йога, здоровое питание, тай-цзы, теперь еще эти бесконечные занятия с новым гуруджи. Илья сменил гардероб, у него появились горчичные штаны, рубашки в мелкую клеточку, свитшоты и несколько цветных шарфов. Нина купила ему два – надо же было что‑то дарить. Илья отложил свои старые солидные портфели и носил кожаный рюкзак «Манадарина дак» с текстильными вставками. Еще с большим рвением Илья поменял бы свой год рождения, но в нашей стране это незаконно. Через три года надо будет менять паспорт, потому что стукнет 45. А сейчас всего 42 – ответ на главный вопрос жизни вселенной и вообще (the Ultimate Question of Life, the Universe, and Everything). Илья любил это сравнение и фильм этот тоже любил.